Permalink : http://hdl.handle.net/2115/39055

Под влиянием исследований Б. Эйхенбаума, кавказские сочинения раннего Толстого (рассказы «Набег» «Рубка леса» и повесть «Казаки») часто считаются попыткой "борьбы с романтизмом". Ученый выяснил, что редакция журнала «Современник», в котором были опубликованы «Набег» (1853) и «Рубка леса» (1855), утверждала фальшивость романтического, экзотического представления Кавказа и одобряла статьи, передающие фактичную информацию об этом крае. По мнению Эйхенбаума, такое намерение редакции отразилось как на рассказах Толстого, так и на других сочинениях в «Современнике». Такая высокая оценка фактичности была новым явлением, связанным с возникновением реализма. Анализ Эйхенбаума в принципе кажется правильным, но нуждается в некоторых оговорках. Стремление к фактам было совсем не "новым" для литературы о Кавказе. Пушкин уже беспокоился о неком разделении в конструкции «Кавказского пленника» (1822), то есть разделении поэмы на драматическую часть и описание быта горцев. Последнее он называет в своем письме «географической статьей или отчетом путешественника». Даже к повести «Аммалат-бек» (1832) Бестужева-Марлинского -- представителя писателей романтических сочинений о Кавказе -- приданы много примечаний о быте и языке горцев внизу страниц. Стремление к фактам заметно и в романтизме, поэтому невозможно "бороться" с ним просто этим стремлением. Впрочем, это не означает ошибку мысли Эйхенбаума, потому что «Набег» и «Рубка леса» стремятся к фактам "новой" манерой в истории русской литературы. Исследователи указывают на влияние на эти рассказы "физиологического очерка", популярного жанра в 1840-ых годах. Писатели этого жанра описывают "типы" любой группы профессий, классифицируя их как виды и роды в зоологии. В начале «Рубки леса», рассказчик говорит: «В России есть три преобладающие типа солдат». Потом он разделяет их на три типа и шесть подгрупп. Еще важнее в физиологическом очерке -- образ писателя как наблюдателя извне. Очеркист не участвует в событии, а "анатомирует" объект. В «Набеге» рассказчик в военном поле называет себя «как человека, не принимавшего участия в деле». Критики того времени иногда осуждали писателей физиологического очерка за безучастность и критиковали их как "односторонних" "дагерротипистов" (фотографов) или "копиистов". В «Рубке леса» видны старания автора преодолеть такую хладнокровность. Герой (молодой юнкер) и подчиняющиеся ему солдаты (то есть объекты его наблюдения) связываются страхом смерти и сочувствием раненому товарищу. Белинский горячо отстоял полезность физиологического очерка, который сообщает публике о разных людях и районах обширной России. В отличие от случая Пушкина, беспокоящегося о разделении своей поэмы, стремление к фактам здесь становилось первой целью писателей. В романтических сочинениях о Кавказе факт составляет только одну часть текста, а в физиологическом очерке он задан как высокая цель, и текст рассказывает, как очеркист наблюдает его. Таким образом, и романтизм и реализм стремятся к фактам, но манеры их разные. Повесть «Казаки» (1863) была закончена почти через 10 лет после «Набега» и «Рубки леса». Трудно характеризовать ее "борьбу с романтизмом" как новое стремление к фактам. Напротив, она описывает типично романтическую ситуацию: молодой аристократ Оленин отправляется из цивилизованной Москвы на природный Кавказ и там пленяется дикой красотой казаков. Эйхенбаум принял повесть за пародию романтизма. Правда, из-за нерешительного характера Оленина и отказа героини Марьяны от него, романтический сюжет в «Казаках» полностью не развернут. Есть достаточная основа назвать повесть пародией. Но, современные рецензии совсем не заметили пародию или иронию в повести. Они просто считали ее архаичным сочинением, подражающим романтизму. Одна из причин такой оценки была полемика литераторов того времени, в которой Толстой держал сторону "чистого искусства". Вопреки такому фону, надо признать известную правоту тогдашней оценки. Я. П. Полонский, один из рецензентов, точно как Эйхенбаум, обратил внимание на недостаточное развертывание романтического сюжета в «Казаках», хотя он приписал это идентичности автора с героем, как раз противоположности пародии. Мы должны разобрать причину такого различия оценок. В начале повести Оленин мечтает о Кавказе, соединенном «с образами Амалатбеков, черкешенок, гор, обрывов, страшных потоков и опасностей». Ошибка таких романтических понятий о Кавказе сразу обнаруживается, но это не связывается с пародией романтизма, потому что вместо них Оленин выдумывает другое романтическое понятие -- свободную, правильную жизнь на Кавказе, противостоящую фальшивой городской жизни. Вопрос в том, пародируется ли в повести эта мечта Оленина о свободном Кавказе. Он увлекается тамошней жизнью и подражает поступкам и одежде "джигитов". Его энтузиазм прямо высмеивается в тексте (например: «Он был одет почеркесски, но плохо; всякий узнал бы в нем русского, а не джигита»), но главный интерес повести состоит в психологии Оленина, верящего воображаемому представлению Кавказа. Два предмета на Кавказе привлекают молодого юнкера -- охота в лесу и красивая казачка Марьяна. Его увлечение первым подробно изображается во главе XX. Сначала комары мучат Оленина, но он «решился вытерпеть и стал отдавать себя на съедение. И, странное дело, к полудню это ощущение стало ему даже приятно». Такая физическая перемена, вызванная природой леса, приносит ему новую мораль; «счастье в том, чтобы жить для других». Оленин верит в эту мораль и страдает от нее, хотя в конце повести осознает ее фальшь. Здесь нам важно то, что эта мораль придумывается Олениным в силу физического эффекта природы, то есть несвоевольного, несвободного процесса. Такой характер несвободности еще лучше относится к второму предмету увлечения Оленина, казачке Марьяне. С первого взгляда русский юноша влюбляется в нее, но он не знает способа сблизиться с ней и ограничивается «полным наслаждений созерцанием». Его отношение к Марьяне похоже на позицию писателя физиологического очерка, свободно наблюдающего объект извне. Впрочем, такая свобода быстро кончается, когда любовь Оленина углубляется. Под предлогом морали самоотвержения, он пытается уступить ее Лукашке, храброму казаку, но он не может отречься от любви. К концу повести, он пишет в письме к другу; «я почувствовал, что созерцание этой красоты [Марьяны] сделалось необходимостью в моей жизни». Оленин узнает, что жизнь на Кавказе приносит ему не свободу, а необходимость. Фальшь его представления Кавказа много раз показана в повести. Здесь очевидно стремление к фактам, главная задача ранних рассказов, хотя современные рецензенты уступили его из виду. Впрочем, в «Казаках» эти факты собственно не важны, и повесть подробно рассказывает, как реальная, действительная сила фальшивого представления стесняет героя. Можно назвать эту силу "реальностью" представления Кавказа, в отличие от его фактичности. Повесть «Казаки» несомненно пародирует романтическое представление Кавказа, обнаруживая его фальшь. Между тем, нельзя сказать, что конечная цель повести состоит в обличении. Кажется, что против направления реализма, доминирующего в то время, повесть подчеркивает "реальную" силу фальшивой мечты. Как сказано выше, и романтизм и реализм стремятся к фактам. Другими словами, все литературные школы описывают "факт" своей манерой. Если мы игнорируем "факт", представленный минувшими писателями, когда он оказывается фальшивым, то мы забываем о том, что они верили в него при каких-то необходимых условиях. Повесть «Казаки» учит нас обращать внимание на такие условия, стесняющие людей не только в прошлом, но и нас самих.